Этот уикенд в Стамбуле начался с того, что прямо на остановке Хаваташа, я съел на десять лир мидий. Ики тане бир лира! Потом проходя мимо памятника Ататюрку, рассказывал Ивану о том, что есть мнение, что Ататюрк был евреем по матери, дёнме, то есть евреем, который создает видимость того, что он мусульманин, но в тайне ведет жизнь иудея. Что Яков Кверидо, один из основателей Дёнме, брат жены, объявившего себя Мессией, раввина Шабтая Цви, принявшего Ислам, объявил, что главная цель евреев в ожидании Мессии, подобрать со дна пропасти греха осколки божественного света, без которых пришествие Мессии невозможно. Что раввин Шабтай Цви был учителем сына султана Мехмета, будущего султана Мустафы, а сам, приняв ислам, изучал его в суфийском ордене Бекташи, основатель которого Хаджи Бекташ не соблюдал Шариат и никогда не молился. В этот раз в Стамбуле все пошло как-то совсем не так.
В этот раз Стамбуле, мне пришлось несколько раз столкнуться с курдами, раньше я их как-то не замечал. По-турецки я говорю совсем плохо, а по лицу стамбульских турков, евреев, армян и курдов отличить совершенно невозможно, там все слишком давно и слишком сильно перемешалось. Один из разговоров с курдом вечером в пятницу в переулке задворках Тарлабаши был достаточно стремным. Я не понимал что он говорит, а у него за спиной стояли двое парней в спортивных штанах и кожаных куртках (привет из девяностых), его выражение лица и интонации не предвещали ничего хорошего, особенно, в контексте того, что я ему уже несколько раз повторил по-английски, по-турецки и по-арабски, что я его не понимаю совершенно.Он продолжал громко и эмоционально что-то говорить, делая резкие жесты. Кажется, что все кончилось бы совсем не очень хорошо, но я услышал в его потоке слов "курмаджи".
-- Курмаджи? -- переспросил я.
-- Тамам, курд, курмаджи!
-- Диярбкыр? -- обрадовался я тому, что получается хоть какой-то диалог.
-- Диярбакыр! - радостно ответил курд -- Беним Мейсуд. Нерелесин?
Я знаю очень немного слов по-турецки, и появление знакомых слов было большой радостью для меня. Парни на заднем плане возле потертого БМВ доброжелательно заржали.
-- Украина.
-- Украина?
-- Юкрейн.
-- А-а-а-а! Юкрейн! Э-э-э-э кардаш, кызлар, иладжар, эсрар лазынды?
-- Хаир аркадаш, герек йок.
-- Girls, ecstasy, hasishi? Here is my street, I'm boss here. Look! That's my girls, I can bring you Ukrainian girl now.
-- No, my friend, thank you, I'm just waiting for my friends.
-- Hashishi -- good!
Но в это момент, к счастью, появились убедительного размера френдс -- Паша, Ваня и Кирилл, которых, собственно, я ждал.
-- I have many girls, and many hashishi, and many ecstasy for you and your friends! -- гордо сообщил курд Мейсуд, несколько минут назад. не понимавший ни слова по-английски. Мы попрощались.
Потом в Каракё ко мне привязался приличного вида бородатый мужик в пальто и в очках с расспросами о том, как я отношусь к Оджалану, потом ночью кальянщик в Пере зачем-то сообщил, что он курд, потом по Истикляль шарились курды с плакатами и раздавали какие-то газеты. Потом утром в ожидании лахмаджуна я думал о том, что Энвер, Талаат, Джемаль, Ататюрк и прочие турецкие реформаторы начала двадцатого века были массонами и дёнме, что история мутных отношений евреев и турецких властей в Стамбуле тянется еще со времен Мехмета Завоевателя, что бекташи, учившие Исламу Шабтая Цви, принимая в свой орден используют ритуал крещения, пьют вино и окунают в него сыр, что якобы дёнме разрушили Оттаманскую империю в отместку за то что султан Абдул-Хамид отверг план Теодора Герцля и отказался продать евреям Палестину, а в музее Пера весь первый этаж, двенадцать огромных залов занимает экспозиция посвященная истории гирь и весов Стамбула, а стамбульские дёнме, не признающие Кверидо и почитающие Шабтая Цви мессией, называют себя капанджилар -- владельцы весов. На меня накатывался лавиной библиотечный ад стамбульской мистики, пока я ждал лахмаджун с яйцом и смотрел через стекло иранского ресторанчика на проходящих мимо милейших турецких хипстеров и пушистых немецких пенсионеров. И тут зазвонил телфеон, -- спасибо дешевому роумингу Водафона. Звонил Эльнур, мой университетский приятель, азербайджанец, уже много лет живший в Баку и изредка навещавший родителей в Харькове.
-- Знаешь, -- сказал он, -- мне нужна твоя помощь. Сейчас у нас очень напряженно, дело опять идет к войне. Мне очень нужно, чтобы ты написал статью, по-английски, желательно.
-- О чем?
-- О Ереване.
-- Я там не был ни разу.
-- Это не важно, об истории Еревана.
-- Эльнур, я не по этой части, ты же знаешь.
-- Нет, это важно, чтобы статью написал не азербайджанец, понимаешь. Я дам тебе все материалы. Ты же знаешь, что вся история Еревана сфальсифицирована.
-- Что ...
-- Ну да, армяне говорят, что якобы Ереван древний город, но доказательств у них нет.
-- Я никогда не интересовался историей Армении, но из школы помню что там нашли какую-то клинопись об основании города.
-- Это все вранье, клинопись неизвестно откуда, ее даже не расшифровали по-настоящему. Ереван -- это азербайджанская крепость Ирван-куле, которую построил нахичеванский эмир Реван-гули по приказу шаха Исмала Севефи в конце шестнадцатого века. Ну ты же знаешь о васливровании имен Реван-Ирван, да. Там нет ни одной постройки старше нашей Мави Масджид!
-- Нет, Эльнур, я не могу написать статью о том, в чем нифига не разбираюсь, тем более, как ты говоришь, когда дело идет к войне.
-- Ну давай встретимся, поговорим, я тебе все объясню. Ты в Харькове?
-- Нет, я в Стамбуле.
-- Жаль, я улетаю завтра утром в Баку. Ну, ладно, встретимся в следующий раз. Если ничего не случиться, я прилечу в мае.
Худой сутулый официант в коротком красном халате принес мне лахмаджун с яйцом и айран. Он что-то сказал по-турецки, я ничего не понял и, еще не успев выбраться из под завалов кабалистического Стамбула ответил привычным "мен аланмиёрум".
-- What is your country? -- тихо спросил сутулый парень.
-- Ukraine, -- ответил я, откусив маринованного перца и открывая айран.
-- In Diyarbakir was big explosion in the morning.
-- I haven't had a look through morning news. I'm really sorry that happened, truly.
-- Yes that's sad. I know about war in Ukraine, it's like Diyarbakir.
-- Actually, I know nothing about Diyarbakir but it's land of Kurmadji.
-- So do I. I'm only four month in Turkey. I'm from Syria. Bon appetite.
А потом мы с Пашей выжрали бутылку Джеймесона в аэропорту перед рейсом и возвращающиеся в Запорожье с работы пьяные и веселые проститутки называли нас злыднями и ржали.
В этот раз Стамбуле, мне пришлось несколько раз столкнуться с курдами, раньше я их как-то не замечал. По-турецки я говорю совсем плохо, а по лицу стамбульских турков, евреев, армян и курдов отличить совершенно невозможно, там все слишком давно и слишком сильно перемешалось. Один из разговоров с курдом вечером в пятницу в переулке задворках Тарлабаши был достаточно стремным. Я не понимал что он говорит, а у него за спиной стояли двое парней в спортивных штанах и кожаных куртках (привет из девяностых), его выражение лица и интонации не предвещали ничего хорошего, особенно, в контексте того, что я ему уже несколько раз повторил по-английски, по-турецки и по-арабски, что я его не понимаю совершенно.Он продолжал громко и эмоционально что-то говорить, делая резкие жесты. Кажется, что все кончилось бы совсем не очень хорошо, но я услышал в его потоке слов "курмаджи".-- Курмаджи? -- переспросил я.
-- Тамам, курд, курмаджи!
-- Диярбкыр? -- обрадовался я тому, что получается хоть какой-то диалог.
-- Диярбакыр! - радостно ответил курд -- Беним Мейсуд. Нерелесин?
Я знаю очень немного слов по-турецки, и появление знакомых слов было большой радостью для меня. Парни на заднем плане возле потертого БМВ доброжелательно заржали.
-- Украина.
-- Украина?
-- Юкрейн.
-- А-а-а-а! Юкрейн! Э-э-э-э кардаш, кызлар, иладжар, эсрар лазынды?
-- Хаир аркадаш, герек йок.
-- Girls, ecstasy, hasishi? Here is my street, I'm boss here. Look! That's my girls, I can bring you Ukrainian girl now.
-- No, my friend, thank you, I'm just waiting for my friends.
-- Hashishi -- good!
Но в это момент, к счастью, появились убедительного размера френдс -- Паша, Ваня и Кирилл, которых, собственно, я ждал.
-- I have many girls, and many hashishi, and many ecstasy for you and your friends! -- гордо сообщил курд Мейсуд, несколько минут назад. не понимавший ни слова по-английски. Мы попрощались.
Потом в Каракё ко мне привязался приличного вида бородатый мужик в пальто и в очках с расспросами о том, как я отношусь к Оджалану, потом ночью кальянщик в Пере зачем-то сообщил, что он курд, потом по Истикляль шарились курды с плакатами и раздавали какие-то газеты. Потом утром в ожидании лахмаджуна я думал о том, что Энвер, Талаат, Джемаль, Ататюрк и прочие турецкие реформаторы начала двадцатого века были массонами и дёнме, что история мутных отношений евреев и турецких властей в Стамбуле тянется еще со времен Мехмета Завоевателя, что бекташи, учившие Исламу Шабтая Цви, принимая в свой орден используют ритуал крещения, пьют вино и окунают в него сыр, что якобы дёнме разрушили Оттаманскую империю в отместку за то что султан Абдул-Хамид отверг план Теодора Герцля и отказался продать евреям Палестину, а в музее Пера весь первый этаж, двенадцать огромных залов занимает экспозиция посвященная истории гирь и весов Стамбула, а стамбульские дёнме, не признающие Кверидо и почитающие Шабтая Цви мессией, называют себя капанджилар -- владельцы весов. На меня накатывался лавиной библиотечный ад стамбульской мистики, пока я ждал лахмаджун с яйцом и смотрел через стекло иранского ресторанчика на проходящих мимо милейших турецких хипстеров и пушистых немецких пенсионеров. И тут зазвонил телфеон, -- спасибо дешевому роумингу Водафона. Звонил Эльнур, мой университетский приятель, азербайджанец, уже много лет живший в Баку и изредка навещавший родителей в Харькове.
-- Знаешь, -- сказал он, -- мне нужна твоя помощь. Сейчас у нас очень напряженно, дело опять идет к войне. Мне очень нужно, чтобы ты написал статью, по-английски, желательно.
-- О чем?
-- О Ереване.
-- Я там не был ни разу.
-- Это не важно, об истории Еревана.
-- Эльнур, я не по этой части, ты же знаешь.
-- Нет, это важно, чтобы статью написал не азербайджанец, понимаешь. Я дам тебе все материалы. Ты же знаешь, что вся история Еревана сфальсифицирована.
-- Что ...
-- Ну да, армяне говорят, что якобы Ереван древний город, но доказательств у них нет.
-- Я никогда не интересовался историей Армении, но из школы помню что там нашли какую-то клинопись об основании города.
-- Это все вранье, клинопись неизвестно откуда, ее даже не расшифровали по-настоящему. Ереван -- это азербайджанская крепость Ирван-куле, которую построил нахичеванский эмир Реван-гули по приказу шаха Исмала Севефи в конце шестнадцатого века. Ну ты же знаешь о васливровании имен Реван-Ирван, да. Там нет ни одной постройки старше нашей Мави Масджид!
-- Нет, Эльнур, я не могу написать статью о том, в чем нифига не разбираюсь, тем более, как ты говоришь, когда дело идет к войне.
-- Ну давай встретимся, поговорим, я тебе все объясню. Ты в Харькове?
-- Нет, я в Стамбуле.
-- Жаль, я улетаю завтра утром в Баку. Ну, ладно, встретимся в следующий раз. Если ничего не случиться, я прилечу в мае.
Худой сутулый официант в коротком красном халате принес мне лахмаджун с яйцом и айран. Он что-то сказал по-турецки, я ничего не понял и, еще не успев выбраться из под завалов кабалистического Стамбула ответил привычным "мен аланмиёрум".
-- What is your country? -- тихо спросил сутулый парень.
-- Ukraine, -- ответил я, откусив маринованного перца и открывая айран.
-- In Diyarbakir was big explosion in the morning.
-- I haven't had a look through morning news. I'm really sorry that happened, truly.
-- Yes that's sad. I know about war in Ukraine, it's like Diyarbakir.
-- Actually, I know nothing about Diyarbakir but it's land of Kurmadji.
-- So do I. I'm only four month in Turkey. I'm from Syria. Bon appetite.
А потом мы с Пашей выжрали бутылку Джеймесона в аэропорту перед рейсом и возвращающиеся в Запорожье с работы пьяные и веселые проститутки называли нас злыднями и ржали.
